Звездный час  - Николай Эдельман

Как бешеные молотили зенитные автоматы, будто вколачивали в небо гвозди, расстреливая стволы за считаные минуты; вторя им, захлебывались треском пулеметы, но самолеты, не смущаясь их огнем, на невозможных виражах выходили из пике, а на смену им в атаку бросались новые. Крейсер непрерывно менял курс, стараясь увернуться и от торпед, и от града бомб; те разрывались в море, окатывая корабль фонтанами брызг.

Лизе, задыхающейся от едкой кордитной вони, вконец оглушенной, способной лишь на то, чтобы судорожно вцепляться в леер, казалось, что уже и небо с водой смешались, усилиями людей возвращаясь в состояние, из которого вышли по воле Творца, а с ними в вареве первобытного хаоса готовы слиться гул, рев, гром, свист – все мыслимые и немыслимые звуки, издаваемые адской кухней сражения и принявшие зримую форму дыма, огня, барабанящих по бортам стальных осколков и крылатых гарпий, в необузданном бешенстве раз за разом кидающихся на бронированного левиафана сквозь исчертившие небо стежки трассеров.

Непонятно было, как железные птицы ухитрялись уцелеть под огнем хваленых барсовских зениток, – но вот за одним из самолетов, пикировавших на корабль, потянулась дымная полоса. Бомбардировщик, будто схваченный невидимой рукой, терял скорость, несмотря на тягу, которую выжимал из его мотора упорный пилот, и, замерев на мгновение в верхней точке подъема, рухнул в воду. Очередной торпедоносец, приближаясь к кораблю, вдруг лишился управления, пронесся над самым крейсером, едва не снеся ему мачту, и пропахал морскую поверхность, исчезая под волнами.

Это не охладило пыла атакующих. У Юры полезли на лоб глаза, округлился рот, и, хотя за грохотом боя Лиза не услышала, что он кричит, направление его обезумевшего взгляда подсказало ей ответ. Сквозь разрывы бомб к крейсеру приближался пенный след торпеды. На мостике сделали все, чтобы от нее уклониться, но было слишком поздно. Торпеда устремилась по касательной к носу крейсера. Справа по борту, на уровне шпиля, к небу взлетел столб огня и воды. Крейсер содрогнулся так, что казалось – сейчас он переломится, а все его башни, трубы и шлюпбалки оторвутся от палубы. Лиза, не удержавшись на ногах, отлетела к надстройке – и только потому осталась жива. В тот самый момент, когда торпеда поразила корабль, один из пикировщиков сумел попасть бомбой в площадку с зенитными пулеметами. На палубу грохнулся массивный ствол пулемета, сшибив леерную стойку точно в том месте, где только что стояла Лиза. Ошалелыми глазами она увидела, как над ее головой, по-кукольному раскинув руки и ноги, летят за борт люди. Ей на колени повалилось тяжелое тело. Это был Юра. Из его плеча, почти отрубленного осколком, на Лизу хлестала кровь.

– Мама, мама, мамочка! – кричал гардемарин голосом, полным ужаса перед смертью, хватаясь за Лизу слабеющей рукой. Крики, вырывавшиеся из его груди, становились все тише, затем сменились невнятными хрипами, а глаза стекленели все сильнее и сильнее, и наконец, когда с Юриных губ сорвался последний стон, уставились неподвижными зрачками в затянутое дымом небо.

Самолеты набросились на искалеченный крейсер с удвоенным пылом. Надсаживались в смертельном ужасе турбины, работая на предельных оборотах, но они не могли дать кораблю прежнего хода. Еще одна бомба разорвалась перед второй трубой, где находился гидроплан, и тот вспыхнул, объятый пламенем. Мимо Лизы, оскальзываясь на залитых кровью планках, пробежала аварийная команда, разворачивая пожарный рукав, а она все держала на коленях тело юноши, не замечая, что платье насквозь пропитано кровью. Как бы ей сейчас пригодились слезы! Но слез не было. Взгляд ее глаз, пересохших, будто вокруг и без того было слишком много соленой влаги – вытекающей из разорванных тел и той, что обрушивало на корабль море, – постоянно возвращался к лицу мертвого гардемарина. Лиза хотела закрыть ему веки, но у нее не хватало духа лишать мальчика зрелища сражения, на которое Юра так стремился попасть и которое стало последним, что он увидел в жизни.

Она даже не заметила, в какой момент стихли стрельба и взрывы. Самолеты, истратив боезапас, убрались восвояси. Наступила передышка. Вероятно, настало самое время, сменив курс, спешить к родным берегам, однако крейсер, напротив, забирал все сильнее к югу, нацеливаясь носом на солнце, ползущее вверх по небосводу.

Причину этой странности Лиза узнала от старпома Ангелова, который явился перед ней в фуражке, нахлобученной поверх окровавленной повязки.

– Юра, Юра… – промолвил он, наклонившись и потрепав рукой светлые волосы на голове у мертвого юноши. – Бедняга… Ростислав Михайлович будет страшно переживать. Если, конечно, когда-нибудь узнает…

– Когда-нибудь узнает? – переспросила Лиза, охваченная тревогой – первым чувством, какое она испытала с момента смерти Юры. – С ним что-то случилось?

Старпом смотрел на нелегальную пассажирку в мокром платье, прилипшем к ее телу, на сосульки волос, свисающие с ее головы, на ее руки, залитые чужой кровью, и ему даже не пришло в голову спросить, цела ли она сама.

– Командир тяжело ранен, – сказал он. – Осколок бомбы попал в рубку. Командование кораблем принял на себя я.

– Можно повидать Барсова? – спросила Лиза, снимая тело юноши с колен и поднимаясь на затекшие ноги.

– Зачем? Он без сознания. – И, помедлив, Ангелов добавил: – И неизвестно, вернется ли оно к нему. Затем он сказал: – Будь моя воля, Елизавета Дмитриевна, сдал бы я вас российским властям…

– Если бы вы знали, – вздохнула Лиза, – сколько раз я сама пыталась это сделать!..

Ангелов жестко ответил:

– Мне нет никакого дела до ваших отношений с Особым отделением и до того, в чем вас обвиняют, но я привык исполнять приказы, которые получаю. Командир велел доставить вас в Турцию, и я его приказ выполню. Но не думайте, что дело только в его приказе. Если бы я смог, жертвуя вами, спасти корабль, то сделал бы это без всяких колебаний. Но по пути к Крыму нас наверняка найдут и добьют, а на этом направлении вряд ли будут искать. К тому же до Босфора ближе, чем до Севастополя, а нам бы хоть до какой-нибудь земли дотянуть…

– Неужели дело так плохо?

– Смотрите. – Он указал на нос крейсера, ушедший в воду уже по самые клюзы. – Там огромная пробоина, от удара нарушилась герметичность переборок. Помпы не справляются, корабль принял две тысячи тонн воды. И нельзя давать полный ход, иначе напор воды сломает переборки. Остается только молиться, чтобы мы успели выброситься на турецкий берег. Турки, конечно, интернируют и корабль, и экипаж, но все же это лучше, чем всем вместе геройски пойти на дно. Все равно крейсер свое отвоевал, – сказал он с интонацией «Ну, что я вам говорил?!». – Можете собрать вещи и переодеться, если есть во что, но лучше оставайтесь на палубе. Возможно, будет отдана команда покинуть корабль.

Мимо Лизы несли раненых и мертвых. Двое матросов забрали и труп Юры, но для нее он уже стал просто одним из десятков убитых. Ее терзало совсем другое.

Итак, ее предало даже море – то самое море, которое, отвечая на Лизино доверие, ни разу ее не подводило! А теперь оно готово утащить ее в свою ненасытную утробу, а вместе с ней – всех, кто имел несчастье вольно или невольно связать свои судьбы с ее злосчастной судьбой! И она не сможет ничего изменить, даже принеся себя в жертву стихии, – точка возврата пройдена, она сделала свой выбор, и все дальнейшее подчинялось непреклонной логике катастрофы.